«Танец как более интересный способ жить»

Современный танец занимается не только и не столько созданием формы, сколько созданием поля для исследования. Полина Фенько, выпускница Утрехтского университета, изучает феномен социальной хореографии, задавая себе вопрос: где начинается тело другого человека и взаимодействие с ним? В интервью «Тезису» Полина рассказала, кто такой танц-драматург, как социальная хореография отражает общество и почему быть одновременно теоретиком и практиком — это более интересный способ жить.

В рубрике «Я исследую» мы публикуем рассказ молодых ученых от первого лица.


Полина Фенько

Я: Полина Фенько, магистр, танц-художница и танц-драматург
ГДЕ: СПбГУ, факультет свободных искусств и наук
Утрехтский университет (Universiteit Utrecht), факультет гуманитарных наук
ЧТО: Современный танец, танц-перформанс, социальная хореография

Танец как метод взаимодействия с миром

Я родилась в Санкт-Петербурге и всю сознательную жизнь прожила там. Сначала я занималась классическим и народными танцами — на эмоциональном уровне мне безумно нравилось играть с разными характерами.

Так, в цыганском танце мне нравилось, что из-за тяжелых юбок центр тела находится ближе к земле и движения как бы стелющиеся — в них проявляются черты кочевнического образа жизни.

Полтора года я училась в Академии русского балета им. А. Я. Вагановой, потом перешла в школу Долгушина, которая была совмещена с общеобразовательной школой № 210. Ежегодные репетиции «Щелкунчика» и других адаптированных для нас спектаклей сделали мое детство сказочным.

Когда я заканчивала школу, у меня случилась травма колена, которая позволила взять паузу, чтобы поразмышлять, чем мне действительно хочется заниматься в будущем. Я поступила в Санкт-Петербургский государственный университет на факультет свободных искусств и наук, где можно было заниматься и историей искусств, и литературой, и философией, и теорией кино.

Мне интересно исследовать тело и коллективность. Тело, которое танцует, неотделимо от тела, в котором я живу.

Параллельно с учебой я стала открывать для себя современный танец. На третьем курсе я поехала по программе обмена в американский Bard College, где брала курсы в том числе по теории и практике современного танца. Их вели танцовщики компании Trisha Brown Company. Так я познакомилась с танцем постмодерн.

Раньше я была уверена, что мне надо точно определить свою профессиональную идентичность: либо теоретик, либо практик. Но за последние несколько лет я осознала, что важна не идентичность, а подход, метод взаимодействия с людьми и миром.

После начала войны, находясь в Голландии, я потеряла основной способ заработка в танцевальных проектах, поэтому работала в кафе и моделью на рисовальных классах. Я поняла, что для меня нет никакого конфликта в том, что это не связано с моей профессиональной деятельностью. Наоборот, я находила в этом интерес — и теоретический, и практический. В реальной жизни, даже больше чем в обособленных художественных процессах, мне интересно исследовать тело и коллективность. Тело, которое танцует, неотделимо от тела, в котором я живу.

«Танец как более интересный способ жить»

Фото сделано для проекта «Оn combat breathing» в галерее W139, Амстердам

Я стала понимать танец в расширенном смысле, не только как особую художественную форму, но и как концептуальную работу с телами во времени и пространстве. Почему я продолжаю танцевать? Потому что только в танце я могу постоянно трансформировать свое тело и движение, материализовывать свои фантазии здесь и сейчас. В реальной жизни я действую по определенным паттернам, количество которых лимитировано. Танец же расширяет количество этих паттернов. В целом, это более интересный, более интенсивный способ жить.

Меня интересует не тот танец, который занимается созданием новой хореографической лексики, а тот, который можно назвать «practice of worlding» (практика создания мира в мире).

Современный танец — это огромное поле. Как и левая политика, и феминизм, танец — это спектр. Важно иметь в виду, что современный танец включает в себя множество подходов. Меня интересует не тот танец, который занимается созданием новой хореографической лексики, а тот, который можно назвать «practice of worlding» (практика создания мира в мире). Он постоянно переизобретает способы двигаться, способы взаимодействовать с другими людьми и окружающей средой. Мне интересен тот танец, который использует тело, движение и сам танец как медиумы для исследования, нежели для создания хореографического перформанса как вещи в себе.

Танец как лакмусовая бумажка для общества

Меня всегда интересовало, как создается визуальный образ, поэтому я занималась историей визуального искусства. Обучение в Смольном устроено так, что я могла на первом курсе заниматься литературой, на последнем — философией, а третий и четвертый я посвятила изучению истории искусства.

Я писала диплом про танец как скульптуру — о методах конструирования особых ситуаций и физического опыта в пространстве музея.

На третьем курсе у меня сформировался интерес к современной скульптуре и инсталляции. Особенно мне нравилось изучать те работы, которые конструируют особую ситуацию, физический опыт. В итоге я писала диплом про танец как скульптуру — о методах конструирования особых ситуаций и физического опыта в пространстве музея. Это то, чем я занимаюсь сейчас как практик: организую классы, сессии, воркшопы, где моя задача — создать условия для возникновения танца.

«Танец как более интересный способ жить»

После Смольного мне очень хотелось найти что-то на стыке танца и визуальных исследований. В Утрехтском университете я нашла программу по танц-драматургии, еще не очень понимая, что это такое. Сегодня для меня  танц-драматург — это спектр: от психотерапевта до человека, который пишет заявки. Это фасилитатор, чьи обязанности проявляются в конкретном контексте, в диалоге с конкретным хореографом. Это человек, который помогает работе случиться, задавая правильные вопросы. 

Одной из главных причин для поступления на эту программу были профессора. Мир танц-драматургии в основном захвачен сербскими и греческими женщинами-драматургами, которые работают по всему миру в самых разных танцевальных институциях. Мне была очень интересна деятельность Константины Георгелоу, танц-драматургини из Греции. Мне хотелось поучиться у Рози Брайдотти, философини, постгуманистки, подружки Донны Харауэй, и еще у пары человек, которыми я заинтересовалась. Хотелось поучиться у женщин, не только у мужчин.

В Утрехте у меня постоянно менялась тема исследования. Сначала она звучала как «Disabled Bodies as Cyborgs in Contemporary Dance Performance» («Тела людей с ограниченными возможностями как киборги в современном танцевальном перформансе»). Она была связана со сферами disability studies и critical disability studies — можно понимать disability как новую ability. Я использовала термин «киборг» Донны Харауэй для описания людей с ограниченными возможностями. Но в итоге я решилась работать с темой социальной хореографии, положившись скорее на художественную интуицию.

Мое исследование — попытка переосмысления социальной хореографии: одновременно и термина, и хореографического формата. Термин «социальная хореография» был придуман американским филологом Эндрю Хьюиттом и отсылал к телесному воплощению идеологии. Он видел, как в различных социальных хореографиях воплощается существующий социальный порядок, способ взаимодействия между людьми. В этом смысле социальная хореография была лакмусовой бумажкой, помогающей отследить, как устроено общество. Хьюитт связывал это с идеей теоретика Зигфрида Кракауэра о массовом орнаменте, который описывал фордистское общество через перспективу сверху: человек как маленький элемент большого механизма.

«Танец как более интересный способ жить»

Социальная хореография как формат стала работать после практик нескольких хореографов, которые давали некие вербальные инструкции, чтобы хореографировать массы. Например, хореограф задает вопрос: «Идентифицируете ли вы себя как социального активиста?» — и предлагает участникам перформанса ответить физическим действием (пойти направо, налево или вперед).

Сама эта практика «хореографирования словами» относится к идее социальной хореографии Хьюитта. У меня был интерес переосмыслить это понятие: может ли социальная хореография существовать вне дисциплинарного порядка, когда постоянно кто-то хореографирует твоими движениями, может ли она перепридумать способы взаимодействия между людьми и средой.

В итоге я пришла к термину «перцептивная политика» — сконцентрировалась на микроуровне, предложив исследовать социальное на уровне соматики. Это метод восприятия тела «изнутри», микротанец через воображение.

Есть идея, например, Мишеля Фуко о «дисциплинируемом теле»: как властные структуры контролируют твое тело, как это проявляется на соматическом уровне. Мне же было интересно посмотреть, как это можно переосмыслить с точки зрения активисткой перспективы. Как на самом деле мы можем приобретать новые способы действовать и взаимодействовать друг с другом в рамках художественного формата социальной хореографии? Как это может влиять на наше взаимодействие в более глобальном смысле?

Когда я начала исследование, я поняла, что многие термины должны быть пересмотрены. Например, понятие «социального». Я взяла за основу тезис Бруно Латура о «социальном» не как о структурном концепте, а как о качественном. В итоге я пришла к термину «перцептивная политика» — сконцентрировалась на микроуровне, предложив исследовать социальное на уровне соматики. Это метод восприятия тела «изнутри», микротанец через воображение.

Еще важные для меня концепты — это хореополитика и хореодисциплинирование (термины Андре Лепеки). Идея хореодисциплинирования заключается в том, что хореография изначально была связана с дисциплинированным телом. Хореополитика же связана с попыткой если не освободиться от него, то хотя бы искать возможности для «вылупления» другого тела, менее подвластного дисциплинарному общественному порядку.

Нужно искать способы переизобретать жизнь в существующих условиях. Как говорит Брайан Массуми в своей книге «Политика аффекта», «мы знаем, что живем в катастрофе, но мы не можем жить в другом времени, поэтому нужно искать способы действовать именно в этой ситуации».

Изначально у меня было четыре перформанса для анализа, один из них был российский. Мне было важно исследовать столкновение российского и западного контекстов. Дело в том, что социальная хореография не должна восприниматься абстрактно, но должна быть очень констектуализированной. Социальная хореография, которая появляется в Боснии и Герцеговине, — это что-то очень определенное, отличное от социальной хореографии в Бельгии. В конце концов я решила оставить только один перформанс — российский.

Мое исследование помогает мне осмыслить реальность более качественно. Звучит громко, но нужно искать способы переизобретать жизнь в существующих условиях. Как говорит Брайан Массуми в своей книге «Политика аффекта», «мы знаем, что живем в катастрофе, но мы не можем жить в другом времени, поэтому нужно искать способы действовать именно в этой ситуации». Нужно искать способы прожить эту жизнь более интенсивно, более качественно. В ситуации полного кризиса, мне кажется, именно такое исследование помогает соединить микро- и макроуровень, вдохновляет на поиск ответа на вопрос: «Как жить дальше вместе».

Танец как опыт и опыт как танец

Когда я приехала в Утрехт, самым тяжелым оказалось отсутствие коллективности, к которой я привыкла. Для меня университет — это пространство для коллективного производства знания, такая интеллектуальная тусовка. В Смольном было много интересных людей, была студенческая солидарность. В Нидерландах не было ни коллективности, ни студенческой солидарности.

Второй важный пункт — бесконечные сложности с документами. Выяснилось, что странах с социалистическим прошлым все намного проще. Например, у моих друзей из Германии совершенно другой опыт: университеты там работают иначе, образование в основном бесплатное. В Нидерландах образование платное, но можно получить стипендию, хотя это очень сложно.

Есть огромный разрыв между людьми, которые занимаются в университете интеллектуальным трудом (профессора со своим представлением о том, как должно быть реализовано образование), и университетом как коммерческой структурой. Если вы собираетесь поехать учиться именно в Нидерланды, учитывайте, что это страна, ориентированная на капитал, на получение выгоды любыми способами. Люди зациклены только на деньгах. Я не была к такому готова.

В России я могла позволить себе растекаться по древу, а в Нидерландах есть запрос на очень конденсированный теоретический текст, где совершенно нет воды и очень понятная структура текста.

Несмотря на это, опыт учебы за границей был важным этапом взросления и отделения себя от привычной среды. Университет познакомил меня с совершенно иным способом изложения мысли. Например, в России я могла позволить себе растекаться по древу, а в Нидерландах есть запрос на очень конденсированный теоретический текст, где совершенно нет воды и очень понятная структура текста.

Для меня нет ничего важнее людей, с которыми я здесь познакомилась. Это одна из причин всего предприятия — желание столкнуться с другими взглядами и восприятиями, «подумать о другого», как говорит моя подруга. Очень важно вырывать себя из привычного контекста, потому что многие вещи, которые казались понятными и схваченными, ты ставишь под сомнение, находясь в новом контексте. Весь этот опыт сильно меня трансформировал и помог мне сформировать представление о том, что именно мне интересно и что я хочу делать.

Голландское правительство выплачивало всем по 1000 евро, но если ты одновременно и русская, и студентка, ты не попадаешь под эту выплату.

Нидерланды — многонациональная страна, и я не чувствовала себя некомфортно как иностранная студентка. Проблемы возникли с началом пандемии, когда я не могла зарабатывать фрилансом (перформансы, танц-классы, работа в музее). Голландское правительство выплачивало всем по 1000 евро, но если ты одновременно и русская, и студентка, ты не попадаешь под эту выплату. Тогда я стала понимать, что здесь очень локальное понимание мультикультурализма. Есть иммигранты, которым помогают и оказывают внимание, а есть категории граждан, которых правительство не замечает и не хочет замечать.

В начале войны было очень много неосторожных высказываний университета о будущем русских студентов. Некоторые преподаватели высказывали свои личные переживания о том, что нас могут отчислить. Нам приходили разные эмоциональные письма, часто не подтвержденные никакими фактами и распоряжениями. Но капитал, повторюсь, в Голландии владеет всем. Главная проблема оказалась в том, что были заблокированы карты, и мы остались без денег. Все, что смог предложить университет, — это кредит из фонда пожертвований.

Если подводить итог, я рада, что решилась на этот опыт. Он многое прояснил для меня как человека, исследователя и художника. Дальше мне хочется продолжать работать как танц-драматург. Это поле связано для меня и с теоретическим исследованием, и с участием в художественном процессе. Мне по-прежнему хочется заниматься и теорией, и практикой.  Я танцовщица, драматург, исследовательница, танц-художница. Мне важно удерживать это многообразие профессиональных идентичностей, которые дополняют друг друга. 

«Танец как более интересный способ жить»

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Поддержите Журнал «Тезис» на Patreon!

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ