Почему важно исследовать женскую поэзию

Мой интерес к гендерным исследованиям, как и у многих, начался с осмысления личного опыта и возникшего в какой-то момент критического взгляда на происходящее. Только попав в поэтическое сообщество, я ощутила сильный гендерный дисбаланс — как на уровне текстов, так и на уровне поведения пишущих людей и их окружения.

Женское творчество зачастую воспринималось и презентовалось как менее радикальное и будто бы декоративное, ценимое не наравне с мужским, не ставящееся с ним в один ряд.

Пишущими, как мне казалось, выступали в основном юноши и мужчины. Женское же творчество зачастую воспринималось и презентовалось как менее радикальное и будто бы декоративное, ценимое не наравне с мужским, не ставящееся с ним в один ряд. Оно обесценивалось и сводилось к никому не интересным дневниковым заметкам, в то же время дневник мужчины, напротив, получал одобрение сообщества.

Именно дневниковая форма так занимает меня, поскольку мне в поэзии всегда были интересны прямое говорение и работа с личным опытом. В какой-то момент стала замечать, что  девушки и женщины, которых я видела в писательской среде, предпочитали работать с личными переживаниями, осмысляя «реальность» вокруг себя, тогда как мужчины создавали вымышленные миры, исследовали язык и занимались различными смысловыми трансформациями.  Несмотря на то что оба эти направления существовали параллельно, более ценными и заслуживающими внимания выставлялись практики письма, предписанные мужчинам.

Долгое время я не видела в этом проблемы, но, задумавшись, убедилась, что проблема все-таки есть. На социальном уровне к творческим высказываниям женщин зачастую относятся предвзято, искусственно ограничивая пространство женского высказывания, сводя его исключительно к личному опыту, заранее отказывая этому опыту в художественности и таким образом заключая женщину в ловушку.

Поэтический дискурс, в котором я оказалась, был создан удобным для мужчин, в литературной традиции именно мужской опыт чаще оказывался конвертирован в художественный вымысел, в то время как  женские переживания, которыми пренебрегали, оказывались лишены устоявшихся форм для конвертации, а поиски новых форм («необработанные», длинные нарративные стихотворения с историями из жизни или автофикшн-романы) не считывались как достойная творческая задача. 

Как работать на стыке литературоведения и лингвистики

Для меня литературоведение, лингвистика и гендерный подход находятся в синкретической непротиворечивости: когда я смотрю на текст, я не осознаю, анализирую ли я его и с позиции какой дисциплины. Сначала рождается наблюдение о тексте, а потом ищется настоящая форма работы с ним. Что-то годится для лингвистического анализа, что-то — для историко-литературного комментария, а что-то — для критического высказывания.

 Гендерный подход — это междисциплинарная область, привнесенная из социологии и антропологии в лингвистику и литературоведение. Она еще не до конца выработала гендерные методологии для этих двух дисциплин.  Что касается самих литературоведения и лингвистики, то здесь та же ситуация: сначала гендерные исследования пришли в лингвистику, а потом в литературоведение. Поэтому исследования по гендерной лингвистике часто кажутся более серьезными и осязаемыми.

Гендерная лингвистика и гендерное литературоведение исторически занимались совершенно разными вещами.

Лингвистические исследования могут выглядеть убедительнее — это связано скорее всего с тем, что мы привыкли воспринимать как «науку» знание, которое оперирует цифрами и точными данными. А литературоведение работает с более тонкими материями, что на самом деле повод не для безответственности, а наоборот, для большей требовательности к себе как исследовательнице.

Дело еще в том, что гендерная лингвистика и гендерное литературоведение исторически занимались совершенно разными вещами. Гендерные исследования в лингвистике начинались с социолингвистического изучения условного мужского и женского социолекта. Спойлер: успехом они не увенчались, потому что гендер включен в целую сеть факторов, которые влияют на нашу речь, и не является чем-то основополагающим, что формирует наше речевое поведение. На речь влияет социальное положение, этническая принадлежность и так далее. Значительно позже гендерная лингвистика обратилась к художественному тексту, поэтому таких исследований пока крайне мало.

 В литературоведении первые попытки гендерных исследований были эдаким восстановлением историко-литературной справедливости, открытием женских имен в литературе, которые были незаслуженно забыты и не вошли в канон.  И, пожалуй, только во вторую очередь все пришли к тому, чтобы исследовать конкретный художественный текст на предмет гендерных установок, которые он транслирует.

Как соблюсти баланс наук — вопрос сложный. Честно говоря, я не ощущаю четкой грани, где заканчивается литературоведение и начинается лингвистика. Часто у меня сначала появляются наблюдения о тексте, и только потом, исходя из них, я выбираю, во что это превратить.

Чем заинтересовала поэзия Галины Рымбу и Марины Темкиной

Часто целью моего исследования становится показать читателю текст в новом ракурсе. Иногда для этого нужно использовать концепты и семиотику, а иногда — просто рассказать о личном и очень субъективном опыте прочтения. Соответственно, из первого выйдет научная статья, а из второго — критическая.

Галина Рымбу зацепила меня своей риторической заряженностью. Наверное, любовь началась со  стихотворения «Я перехожу на станцию Трубная и вижу огонь» — текста, который критикует насилие во всех формах, не только гендерное, и делает это с такой риторической мощью, что невозможно усомниться в ненормальности тех обыденных вещей, которые возникают в этом произведении. 

У Рымбу появились совсем другие тексты, похожие на осколки трансформированной реальности.

После этого у Рымбу появились совсем другие тексты, похожие на осколки трансформированной реальности, в которых происходит, на первый взгляд, полное безумие:

мертвые деньги, живое пиво, и завод гудит без людей, как раньше, обнимаясь с пространством, а люди текут в изваяниях камер, понятых без пространства; купола лишенных жизни растений и трубки ночных цветов, срубленных где-то за городом; забастовка фур вдоль трассы и зеленый дым от них; знак разрушенной фабрики и ночной фермы скрипучий крик; мужчины в больничных масках, облокотившись на фуру, смотрят, как падает ее тело; когда она взяла ее за плечи в белой траве, она еще была «им», но двигалась на мне, как «она», и коридоры камер лица соединялись над нами

Непросто было углядеть смысл в этом постапокалиптическом кошмаре. Для меня  ключом к текстам Рымбу стал «Манифест киборгов» Донны Харауэй — философская работа, в которой основательница киберфеминизма обнаруживает, что гендерный дисбаланс существует не просто в обществе и в доступе к формированию дискурса, но и в самих наших представлениях,  например, о природе и культуре, частном и общественном, организмах и роботах, чистом и грязном. Харауэй предлагает снять эти дихотомии как гендерно окрашенные. Сборник Рымбу «Время земли» (этого сборника нет в сети целиком, на «Полутонах» опубликован только один цикл, который кажется не самым репрезентативным) показался мне утопическим воплощением этой идеи.

Одной из магистральных тем поэзии Галины Рымбу можно назвать проблему телесности, под чем я, следуя определению коллективной монографии «Язык и семиотика тела», имею в виду «всё то, что относится к телу и его обладателю как к субъекту поведения» [Крейдлин и др. 2020: т. 1, с. 52], а также различные аспекты естественного функционирования тела.

Тело в поэзии Рымбу выступает как некий код, который через знаки тела объясняет и изображает нечто нетелесное в образе метафор: плечи деревьев, руки травы, организмы пней, глаз автовокзала, лица солнца. С другой стороны, тело кодируется через другие понятия: «в моём яичнике живёт чудовище» (о тератоме), «очаги лиц». При работе с поэзией, на мой взгляд, два этих аспекта нужно рассматривать вместе, так как метафора подразумевает видимость обоих элементов: цели и источника, кодируемого и кодирующего.

О Марине Темкиной я узнала, когда она приехала в Москву с презентацией книги «Ненаглядные пособия» в 2019 году.  Мне запомнился ее спокойный аналитический тон, которым она (с такой же безжалостностью, как и Рымбу) осмысляла судьбу своего поколения в лучших традициях феминистской критики.  Это было, кажется, стихотворение «Заплачка». Из-за такого свойства ее поэтики мне, наверное, и хотелось работать с ее текстами в научном ключе.

Есть тексты, которые построены как каталог, стремящийся исчерпать все предметы, свойства или действия в рамках определенной темы. Это своего рода «карты» литературного мира поэтессы.

Например, в одной из своих работ я исследовала стихотворения Марины Темкиной из сборников «Ненаглядные пособия» (2019) и «Каланча: гендерная лирика» (1995). Основной идеей было выделение в стихах концепта «женщина», в который входили следующие элементы: «кто женщина?» — «какова женщина?» — «что делает женщина / делают с женщиной?».

Есть тексты, которые лучше всего иллюстрируют этот концепт, потому что построены как каталог, стремящийся исчерпать все предметы, свойства или действия в рамках определенной темы. Это своего рода «карты» литературного мира поэтессы («Девять речитативов для женского голоса», «Комиксы на этнические темы», «Поэма: любовная лирика», «Категория лифчика»). Женщины у Темкиной являются преимущественно субъектами мысли, речи, действия, выступают деятельницами в таких «высоких» сферах, как искусство и наука.

 Женский опыт включается в повествование как одна из составляющих идентичности героини, иногда — как дополнительная трудность.  Этот тезис ярко прослеживается в стихотворении «Нас пугали…», который осмысляет установки воспитания, через которое прошли представители поколения Марины Темкиной:

– Гендер адресата («пугаемого») сначала обозначается в окончаниях прилагательных как мужской: «…не будешь есть <…>, останешься маленьким, будешь круглым сиротой, слабеньким…»
– Потом меняется на женский, когда речь идет о внешности: «…будешь худая <…> будешь толстая…»
– Затем опять появляются мужские окончания: «…розги захотел, каши берёзовой давно не пробовал…»

Так, к репрезентации концепта «женщина» (в данном случае — к девочке) применяются, наряду с гендерно специфичными требованиями (соответствовать стандартам красоты), еще и общие требования: не объедаться сладким, «не читать нелегальщину».

В поэтическом мире Марины Темкиной быть женщиной непросто, но в то же время быть ею — значит быть собой, принимая все части своей идентичности, свою историю, свои травмы.

Как воспринимаются гендерные исследования на конференциях по литературоведению

Конференция конференции рознь, и на самом деле проблемы начинаются только тогда, когда в твоем докладе, например, женское и мужское или другие гендерные категории осмысляются как неравные. Условно работа об особенностях мужского и женского как равноправных и равнозначных частях вряд ли вызовет у кого-то вопросы. Но  как только возникает феминистский взгляд, связанный с понятием власти, или речь идет о чем-то за пределами гендерной бинарности, это сразу же вызывает вопросы. 

Есть конференции, на которых все находятся в общем поле и понимают базовые для феминистской оптики тезисы. Среди них можно назвать семинар «Гендерный порядок русского модернизма», проходящий в ИМЛИ. Но на большинстве конференций, не фокусирующихся на гендерной проблематике, на подобные доклады реагируют чуть более напряженно. Они могут даже оскорбить участников конференции — у меня был такой случай.

Вероятно, моя тема столь возмутила одного уважаемого и маститого специалиста, что во время дискуссии он начал спорить с тезисами, которые я не выдвигала.

Он произошел на конференции по языкознанию, когда, вероятно, моя тема столь возмутила одного уважаемого и маститого специалиста, что во время дискуссии он начал спорить с тезисами, которые я не выдвигала. Когда его спросили, были ли в докладе озвучены те мысли, с которыми он спорил, он сначала замешкался, а затем признался, что действительно начал спорить с типичными положениями неумелых студенческих работ, связанных с гендерной проблематикой.

Был еще один потрясающий случай — один  слушатель моего доклада отрецензировал его следующим образом: «Анна, у вас такой приятный голос и такая приятная внешность, что я, честно, не понял, о чем был ваш доклад».  После чего участницы, понимающие суть происходящего с феминистской точки зрения, иронично переглянулись.

На мой взгляд, с этим получается бороться. Мне очень радостно за тот случай, когда слушающая меня лингвистка, отношение которой к феминизму достаточно скептическое, будто бы поменяла свое мнение в лучшую сторону, увидев пример более вдумчивой работы, чем те, что ей доводилось видеть раньше.

К недостаткам работы на провокационную тему всегда будет намного больше претензий. Что особенно занимательно, эти претензии часто становятся поводами для выводов обо всей этой сфере.

Тут нужно отметить важную вещь. Плохие исследования есть на разные темы и в разных областях, но, естественно, к недостаткам работы на провокационную тему всегда будет намного больше претензий. Что особенно занимательно, эти претензии часто становятся поводами для выводов обо всей этой сфере. Хотя, если кто-то плохо проанализирует метафоры Пушкина, никто не сделает вывод о том, что исследовать метафоры Пушкина — это плохо.

Сейчас я, как и, наверное, большая часть литературного сообщества, за которым слежу, нахожусь в некотором оцепенении. Многие проекты, за которыми я могла бы следить, такие как «Ф-письмо» и «Греза», сейчас закрыты. Многие поэтки по разным причинам прекратили писать или делают это крайне редко.

Из проектов не только феминистской направленности могу посоветовать «Метажурнал», работающий в очень приятном для меня режиме:  раз день в телеграм-канале редакторы публикуют одно стихотворение с небольшим комментарием критика к нему. Мне близко такое пристальное внимание к тексту,  поэтому, мне кажется, это очень интересный формат.

Почва для исследований, конечно, есть — она все больше и больше. И новое говорение, и новояз — все это нужно исследовать, были бы силы. Та же Рымбу, живущая во Львове, весной опубликовала у себя в соцсетях небольшую подборку стихотворений, которые, преодолев множественные ступени этических ступоров, можно было бы изучить и сделать много интересных выводов.