«Удивительное стечение обстоятельств»

Я с детства ходила в художественную школу, где профессионально готовили к поступлению в Академию Репина или Штиглица. Мой преподаватель очень хотел, чтобы я пошла в настоящее художественное заведение, а  я уже в школе понимала, что хочу не только рисовать, но и совмещать с чем-то,  — поэтому поступила на реставрацию декоративно-прикладного искусства в СПбГУ.

Вступительные там были легче, чем в Академии Репина, а образование — достаточно хорошим. У нас было много истории, истории искусств. Мы реставрировали статуи, могильные плиты и вазы в Петербурге. Я увлеклась реставрацией камня и даже год работала в реставрационной фирме «Наследие».

При этом я всегда читала что-то связанное с антропологией и этнографией, хотела к этому подступиться, но не знала как. Поскольку меня интересовали верования и религиозные практики северных народов, я пошла на религиоведение в магистратуру СПбГУ.

Почему именно северные народы? Я родилась в Казахстане, и когда мне было 5 лет, мы переехали в Челябинск, на Южный Урал, где когда-то были мансийские княжества. Сейчас их популяция на Урале невелика, и мне захотелось заняться другими обскими уграми, хантами, которые проживают относительно близко, в Западной Сибири. Кстати, я часто езжу из поля домой. Дорога из Сургута или Когалыма до Челябинска занимает всего одну ночь.

Я вижу по своим коллегам, как разные бэкграунды полезны в антропологии

Мой интерес к хантыведению разгорелся благодаря удивительному стечению обстоятельств. Раньше я много путешествовала по Европе, и меня заинтересовало, как венгры оказались в Центральной Европе, если их ближайшими родственниками считаются ханты и манси. В то время у меня был молодой человек, бабушки и дедушки которого живут в ХМАО, — он пригласил меня к ним и сказал, что, возможно, я смогу попасть на хантыйские стойбища и угодья. Так и получилось. Это было мое первое попадание в поле.

Я нашла человека, который проводит туры, и договорилась с ним о поездке без туристической показухи, на стойбище. Я уже училась на религиоведа и писала работу о женских верованиях и религиозных практиках у хантов. Это была историографическая работа, анализ всей литературы по этой теме, очень полезная перед полем.  Но религиоведение, по крайней мере в России, — сугубо текстологическая наука.  У меня не было четких представлений о том, как нужно вести себя в поле, как проводить интервью и что такое включенное наблюдение.

Фото и рисунки Арины Чепиго. Подпись слева внизу: «Дорога. Опять рисую вместо чтения Бурдье»

Когда я поняла, что хочу изучать именно современную традицию, то, чем люди живут сейчас, во что они верят, моя научная руководительница посоветовала ЕУСПб. У меня был тернистый путь, но я не жалею, что не сразу пришла к антропологии. Наоборот, я вижу по своим коллегам, как разные бэкграунды полезны в антропологии. Это все-таки наука о людях, а чтобы говорить с людьми, надо знать людей, понимать людей, подольше пожить среди людей, общаться с разными людьми в разных контекстах. Мне очень помогает религиоведческая база и рисование.

«Корреспондентов у нас было много, а художница одна!»

Я всегда любила рисовать именно портреты. Понимаю, что в чем-то моя техника хромает, но я могу рисовать людей похожими, потому что у меня хороший глазомер. И главное — я люблю рассматривать лицо, замечать детали, интересуюсь разными характерами. С детства я знала, что когда пишешь человека, его нужно не только удобно посадить, но и заинтересовать. Поэтому я нарабатывала навык говорения с героем. Была своя специфика —  когда нужно было писать рот, портретируемый молчал, а я говорила. 

Однажды моя научная руководительница в Европейском, Елена Владимировна Лярская, подсказала, что я могу заинтересовать людей тем, что рисую, — предложить, например, зарисовать их костюмы. Услышав этот совет, я вдруг поняла, что вообще-то могу изобразить и самого человека. А когда приехала в поле, осознала, что, возможно, только так и смогу найти общий язык с местными жителями.

Я старалась быстрее собрать коллекцию портретов хантов, чтобы расположить людей к себе

Не знаю, почему так сложилось, но хантыйское поле — сложное. Некоторые народы очень гостеприимно встречают исследователей и готовы сразу посадить за стол, напоить чаем или чем покрепче. Ханты не такие. Я знаю коллег, у которых тяжело идет хантыйское поле. Как антропологу мне не стоит говорить «закрытый народ», но закрытость действительно есть.

Мой коллега проводит исследование среди шорцев в одном поселке. Он рассказывал, что каждый день стучался потенциальным информантам в дверь, чтобы получить от всех интервью. Люди не могли от него никуда деться, ведь они здесь живут. В моем случае такой подход невозможен, ведь ханты живут в постоянных разъездах между поселком и стойбищем. Тем более мне хотелось попасть на стойбище, и я могла это сделать, только заинтересовав людей в поселке, подружившись с ними.

 Я взяла с собой старые рисунки и стала ходить на пленэр на реке Тромъёган, как только приехала в поселок.  На первую женщину, контакт которой мне дали, мои работы произвели благоприятное впечатление: «Корреспондентов у нас было много, а художница — одна!»

Фото и рисунки Арины Чепиго. Подпись на первом фото справа вверху: «Озеро у вертолетной площадки. Деревья слишком высокие, но они не такие!»

Я сняла жилье в Русскинской и приглашала людей на чай, но они не особенно охотно отвечали на предложение незнакомой девушки. Другое дело, когда я показывала свои рисунки. Я старалась быстрее собрать коллекцию портретов хантов, чтобы расположить людей к себе: ведь раз их знакомые и родственники нарисованы, то почему бы им самим не попозировать?

«Магическая практика»

Я считаю, что поле — магическая практика, магическое времяпрепровождение.  Одна дверь закрывается, другая сразу же открывается. 

Когда я приехала в поселок, в местном музее одновременно вышли в отпуск два экскурсовода и им срочно нужно было найти сотрудника — хотя бы на месяц. Я еще и неплохо заработала в поле. Переживала, что работа в музее будет меня сковывать, но нет, мы договорились, что я точно должна присутствовать на выходных, когда больше всего людей, в остальное время я просто находилась поблизости и вела полевой дневник.

Работа в музее повысила мой престиж среди жителей поселка

В музее представлена таксидермическая коллекция, есть экспозиция о культуре и быте хантов. Чтобы говорить о втором, мне не нужно было готовиться, а вот изучить десять видов уток, обитающих в Сургутском районе, было сложновато. Музей посещают в основном нефтяники, гости из Сургутского района, детские и школьные экскурсии из соседних городов, по выходным и праздникам.

Работа в музее повысила мой престиж среди жителей поселка. Теперь меня воспринимали не как праздно шатающегося человека, а как студентку, приехавшую в музей на практику. Причем я не говорила слово «практика», оно возникло само собой. «О, так ты студентка-практикантка!» — слышала я и не возражала.

Фото и рисунки Арины Чепиго. Подпись на первом фото слева вверху: «У хантов такая примета: если хлеб кончается, гость обязательно приедет»

Некоторые ханты недовольны распространившейся в этнотуризме практикой окуривания гостей. Большая чаша с дымом выглядит эффектно, но  в хантыйской культуре этот обряд имеет совершенно другой смысл — так женщины очищаются после менструации.  Одинаковые мастер-классы для мальчиков и девочек тоже не всем нравятся, ведь в лесу кукол делают только девочки.

То, что ханты считают приемлемым или неприемлемым репрезентировать для туристов, тоже относится к вопросу идентичности и очень меня интересует.

«Настоящий» хант и «настоящая» хантыйка

Для меня удивительно, что люди постоянно создают образ себя и своей национальности словесно, дискурсивно. Конечно, в последнее время мы тоже отчасти наблюдаем это в нашей культуре, когда появляется песня «Я русский» и организуются форумы о русской идентичности. В общении со своими коллегами, друзьями, приятелями я не помню, чтобы мы сидели и обсуждали, какие мы русские — настоящие или ненастоящие.

Когда я попала в хантыйское поле, я увидела, что люди очень много рефлексируют на тему того, настоящие они ханты или нет.  Все это — последствия экономических, социальных, культурных, политических трансформаций, которые произошли с ними за последние 30 лет. 

Настоящий хант не бросит оленеводство из-за разъездов, он может смотреть на своих оленей по видеосвязи

Если говорить о собирательном образе, то «настоящий» хант умеет совмещать жизнь в лесу, на стойбище с жизнью в поселке или в городе. Знает и хантыйский, и русский. Может не только сделать «нарту» (нарты, то есть сани — прим. авт.) и построить избу, но и починить снегоход, машину. Настоящий хант не бросит оленеводство из-за разъездов, он может смотреть на своих оленей по видеосвязи.

Настоящий хант не бросит изготовление традиционной одежды, а модернизирует. Хотя в этом вопросе между северными и восточными хантами есть некоторое противостояние. Сегодня восточные ханты, к которым относится тром-аганская группа, экспериментируют с новыми орнаментами, кроем и сочетаниями цветов. А женщины из северной группы, работающие в различных институциях Ханты-Мансийска, создают нормативы, как должен выглядеть традиционный костюм, и контролируют присвоение звания Народного мастера РФ.

Ханты сами мне сшили хантыйское платье, надели на меня и сказали, чтобы я обязательно его носила

Одна моя хантыйская приятельница не смогла попасть в этот реестр, потому что ее костюмы отличаются от нормативных. Среди восточных хантов она известная мастерица, и они не согласны с северными знатоками: дескать, у нас живой костюм, живая традиция, мы не носим «бабушкины» платья, мы их трансформируем. Любопытно, что я ехала в поле с представлением о культурной апроприации, а в итоге ханты сами мне сшили хантыйское платье, надели на меня и сказали, чтобы я обязательно его носила.

Арина в хантыйском платье

 Во всем мире можно наблюдать, что традиционный мужской костюм быстрее сменяется на вестернизированный.  Мужчины-ханты не исключение. Хантыйскую одежду, малицу, они носят только зимой и в лесу. В повседневной жизни предпочитают джинсы, футболки, рубашки — «русскую одежду», как они ее называют.

Для женщин одежда — наоборот важный маркер хантыйской идентичности. Уметь самостоятельно сшить платье и украсить его — престижно и уважаемо. Женщины любят обсудить национальные наряды, спросить друг у друга: «Сама ли придумала узор или подсмотрела у кого, а может, купила?» (иногда хантыйки покупают полоски с узорами у других мастериц и пришивают к своим платьям). Если в поселке женщины могут сменить хантыйское платье на обычную одежду, то на стойбище прилично быть одетой именно в него, особенно в присутствии старших мужчин.

Существует целый комплекс запретов и предписаний, связанных с тем, как женщина ханты должна вести себя в обществе старших родственников мужского пола со стороны мужа. Например,  она не может обращаться к ним на «ты» или прямо, должна прятать от них лицо платком.  Важно, чтобы ее лицо не видел именно конкретный родственник, а если он в другой комнате, женщина вольна открыть лицо.

Фото и рисунки Арины Чепиго. Подписи: «мне нравится жить в лесу», «я папина дочка», «мама снимает платок только ночью»

По моим наблюдениям, эта традиция соблюдается уже не так строго, но полностью не уходит. Информантки, молодые девушки, утверждают, что они не хотят закрывать лицо, мол, «зачем нам ущемление свободы». Но эти девушки рассказывали мне, что их подружки, выйдя замуж, стали закрывать лицо. Кто знает, может, когда я приеду на стойбище в следующий раз, информантки изменят свое мнение.

Я говорила с женщиной, которая помнит, как впервые открыла свое лицо. Свекор сказал, что ей надо выколоть глаза

Сейчас многие ханты переходят из язычества в евангелическое направление протестантизма (баптизм или пятидесятничество) — мне интересно, как это влияет на практики избегания. Думаю, соблюдение многочисленных табу заставляет постоянно контролировать свое поведение, а значит, отказ от них может стать психологическим сломом.

Я говорила с одной женщиной, которая помнит, как впервые открыла свое лицо. В ее случае это было особенно смелое решение, потому что ее свекор был шаманом, блюстителем традиций. Он произнес страшные слова, сказал, что ей надо выколоть глаза. Она же, по ее словам, ощутила большую свободу: наконец-то она ничего не боится. Когда закрываешь лицо, ты как бы предостерегаешь себя от гипотетической опасности.  Если нарушаешь религиозные запреты, то ожидаешь, что кто-то из родственников заболеет или муж потеряет удачу в охоте. 

Не для всех практики избегания имеют религиозные коннотации. Я знаю женщину, которая, даже перейдя в христианство, продолжает их соблюдать, потому что считает, что так она демонстрирует уважение к человеку.

«Идолопоклонники и протестанты меряются богами»

На вопрос «Какой веры ты придерживаешься?» можно услышать ответ «Я идолопоклонник», что вначале меня удивляло. Я думала, это ругательное, оскорбительное слово.  Православие пришло к северным народам еще в петровские времена, но, строго говоря, ханты так и остались идолопоклонниками. 

Правда, теперь их верования стали более синкретичными. Например, на похоронах после жертвоприношения — убийства оленя — они могут поставить крест или свечку. Ханты-язычники уважительно относятся к православию, могут даже зайти в церковь. Православие им близко и понятно, браки с православными не порицаются, в отличие от браков с протестантами, — такие возможны, но не особенно приветствуются.

Неофиты-протестанты начинали жечь идолов, уничтожать сакральные места

Протестантизм хлынул на российский север совсем недавно, в 90-е годы. Это известная тактика протестантов по всему миру — обращать indigenous people в свою веру. Мне рассказывали, что когда протестантизм только начал распространяться среди хантов, было много неприятных столкновений и они могли доходить чуть ли не до убийств. Неофиты-протестанты начинали жечь идолов, уничтожать сакральные места. Язычники стали скрывать от протестантов время и место собраний, боясь, что те могут им помешать, как-то магически воздействовать.

С общиной пятидесятников

Возможно, это противостояние описывалось в литературе однобоко. Ханты живут на небольшой территории, их немного и они друг от друга никуда не денутся.  Один шаман перестал общаться с близким соседом, когда тот стал христианином.  Так продолжалось 20 лет, но недавно лед тронулся — они чаевничают, беседуют на разные темы. Не вызывает сомнений, что они и до этого коммуницировали, — надо же решать соседские вопросы, с угодьями, оленями.

Есть похожая история. Двое мужчин, один — язычник, включенный в языческую традицию, другой — помощник местного пастора, занимающийся переводом Библии. С детства дружат, но когда один из них перешел в протестантизм, они тоже поссорились. Спустя время помирились и стали коллегами — зимой катают туристов на оленях, возят на стойбище.

Новый год я праздновала в компании 50 хантов-пятидесятников без капли алкоголя

Идолопоклонники и протестанты часто словно меряются своими богами, выясняют, у чьих богов силы больше.  «Чем тебе помог твой бог? Ничем не помог! Я вот когда к вере пришел, у меня так много оленей стало!»  — протестанты любят рассказывать истории подобных чудес.

Если говорить серьезно, протестантизм бесспорно помог многим хантам завязать с алкоголизмом. В 90-е годы была очень острая проблема с алкоголем, а реабилитационные центры — в основном религиозные. Прошлый Новый год я праздновала в компании 50 хантов-пятидесятников без капли алкоголя.

«Отринуть ненужные ритуалы»

Недавно я говорила с коллегой, который ездит к юганским хантам, — это родственная группа моим тром-аганским. На Югане работают те же нефтедобывающие компании, что и на Тромъёгане, но коллега жаловался на постоянные проблемы с проездом на угодья через КПП.

Он высокий кудрявый молодой человек и совсем не похож на ханта, а  мне много раз говорили, что я похожа на хантыйку.  Возможно, этот фактор не только способствовал моему вхождению в сообщество, но и помогает проходить КПП. На Новый год я, как всегда, поехала сначала на машине до КПП, а потом на снегоходе с привязанными к ним нартами.

Нарты, привязанные к снегоходу. Фото Арины Чепиго

Некоторые при слове «стойбище» сразу представляют чум, но чум вышел из употребления лет тридцать назад, что вызвано несколькими факторами. Во-первых, изменились промысел и способы жизнеобеспечения. Раньше ханты много кочевали, чум был удобен, чтобы отправиться на промысел, на охоту. Сейчас олени в качестве транспорта практически не используются — на промысел и на охоту можно быстро добраться на снегоходе, а потом вернуться в избушку.

 В нас живет обывательское представление о благородном дикаре, который все идеально продумал и изобрел чум, где удобно, тепло.  Но реалии таковы: сами ханты признаются, что предпочитают холодному чуму теплую избушку. Кроме нее, на стойбище обязательно есть лабаз — хозяйственная избушка на курьих ножках, высокая, чтобы животные не достали. В ней хранится еда, одежда. Есть сараи для сушки рыбы или шкур, есть кораль (загон для оленей), будка для собаки, крытые постройки для машины и снегохода.

Кораль. Фото Арины Чепиго

Ханты раньше не праздновали дни рождения и Новый год. Сейчас празднуют, но делают это, как хотят. Женщины весь день готовили праздничный стол, среди блюд были оливье, котлеты из оленины. При этом они не были привязаны ко времени 00:00.

Я спрашивала, будем ли мы смотреть обращение президента, мне сказали, что в лесу президента нет

Мы сели за стол, только когда все было приготовлено, примерно в половине первого. Я спрашивала, будем ли мы смотреть обращение президента, мне сказали, что в лесу президента нет. Вместо этого пастор произнес поздравительные слова, а потом все играли в игру на знание книг Библии. Один из основных принципов протестантизма, solo scriptura («только Писание»), призывающий отринуть ненужные ритуалы и обратиться к священному тексту, действует и в тайге.

«Теперь от меня ждут перехода в конфессию „ханты“»

С информантами у меня складываются длительные приятельские отношения, которые выходят за рамки реципрокных отношений исследователя и информанта. Мы делимся друг с другом личными переживаниями.

Когда я приехала в поле первый раз, люди часто отказывали мне во встречах, потому что уезжали за ягодой. Летом 2024 года люди сами позвали меня собирать с ними ягоду, что, конечно, показало эволюцию наших отношений — и моего статуса в поле. Так совпало, что у меня было не очень стабильное эмоциональное состояние, и я подумала, что будет приятно поехать к друзьям и собирать с ними ягоду. Интересно, что в последнем поле я даже не взяла ни одного интервью, но  антрополога все равно не выключишь — я внимательно наблюдаю за тем, что меня интересует. 

Ягода в ягеле. Фото и рисунки Арины Чепиго

Минусы дружбы с информантами тоже есть. Раньше я сталкивалась с тем, что когда продолжительное время изучаешь религиозное сообщество, от тебя начинают ждать перехода в новую конфессию. Теперь от меня ждут перехода в конфессию «ханты». Иногда меня пытаются сосватать. Нужно правильно себя вести, чтобы никого не обидеть и соблюсти свои границы.

Несмотря на приятное общение с информантами, порой самым большим счастьем в хантыйском поле становится одиночество. Я часто живу с информантами в избушке, а там пространство устроено, как в чуме, — комнат нет. На улице −40, из избушки никуда не выйдешь, ты у всех на глазах 24 на 7. Добавьте к этому интенсивное общение — и вы поймете, почему  по возвращении домой я могу неделю ни с кем не разговаривать. 

Пространство хантыйской избушки. Фото Арины Чепиго

Мне кажется, чем ближе отношения с информантами, тем больше ответственности ты несешь за разглашаемую информацию. Я использую далеко не все сведения, которые получаю. Иногда я интуитивно чувствую, что часть данных лучше опустить, хотя человек не запрещал мне это разглашать. Вероятность того, что ханты будут внимательно читать мои тексты, невелика: «Зачем нам читать про себя, мы и так про себя все знаем».

И все-таки порой я думаю, что кому-то из моих информантов-язычников может показаться, что я пишу о протестантах слишком комплиментарно или, наоборот, протестанты возмутятся, что я совсем не услышала их разгромных комментариев о язычниках. Даже если такое случится, в подобных вопросах я должна руководствоваться этическими и научными соображениями.

Многообразие антропологической литературы и опыта говорит мне, что никто не знает, как правильно

У меня нет ответов на трудные вопросы, которые возникают в моей деятельности.  Каждый раз приходится все решать заново, переизобретать подходы.  Многообразие антропологической литературы и опыта говорит мне, что никто не знает, как правильно. Когда я начинаю сомневаться в правильности своих действий, я говорю себе: «Господи, я занимаюсь антропологией! Она показывает мне, что можно все. Можно по-разному жить, верить во что угодно, можно даже то, что не можешь себе вообразить».

«Это моя магистральная тема, которая всегда со мной»

У тром-аганских хантов сейчас более-менее стабильные отношения с нефтяниками, во всяком случае не такие напряженные, как были в 90-х. Когда нефтяники хотят разрабатывать новое месторождение, они должны получить официальное разрешение от всех хантов, проживающих на этой территории. Они каждый раз заново обсуждают с хантами, на каких основаниях будут вести нефтедобычу. Насколько мне известно, в других регионах выплаты унифицированы — здесь же все зависит от того, кто как сторгуется.

 Сегодня конфликты между хантами и нефтяниками, как правило, касаются денег.  Очень давно я не слышала о конфликтах по поводу разливов нефти и тем более уничтожения стойбищ. Нефтяники и ханты за последние годы разобрались в привычках и образе жизни друг друга. Если еще в 90-е нефтяники могли снести дом, который показался им заброшенным, то сейчас они понимают, что летом на зимнее стойбище никто не придет, но сносить его не надо.

Благодаря нефтяникам у хантов есть что-то вроде базового дохода. Мне нравится идея, что если дать людям определенную сумму, которая позволит им не пахать каждый день с 8 до 9, они будут в свободное время заниматься хобби, приятными делами, проводить время с друзьями и семьей. Выплаты бесспорно позволяют хантам свободнее распоряжаться временем — например, развивать бизнес, связанный с национальной одеждой, или ездить читать Библию в другие города.

Я бы хотела выяснить, насколько жизнеобеспечение хантов зависит от нефтяников, насколько от государства, насколько от собственных сил (например, от сбора ягоды). Сейчас это моя магистральная тема, которая всегда со мной.

Поддержите Журнал «Тезис» на Patreon!

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Нет похожих записей