Сонтаг описывает эстетику тишины и молчания в авторском и массовом кино, театре, живописи, танце, музыке и других видах искусства. Важное замечание, которое можно отнести в том числе и к современной драматургии, — это замечание не воспринимать слово «безмолвие» буквально: «…если произведение искусства существует, его безмолвие — всего лишь один из его элементов».

Об этом говорит и американский композитор Джон Кейдж: «В чистом виде тишины не существует». Его произведение «4′33″» — это попытка отказаться от музыки и мелодичности как таковых и услышать то, что происходит вокруг.  Зрители пришли на симфонический концерт, но музыканты, вместо того чтобы играть программу, не издали ни единого звука, — зал несколько минут слушал шорохи, скрип стульев, кашель и перешептывания. 

Произведение Кейджа можно сопоставить с «Черным» или «Белым квадратом» Малевича или «Фонтаном» Дюшана. Эти объекты мировой культуры тоже демонстрируют попытку отказаться от существовавшей ранее формы.

Молчание как прием Бергмана и Соррентино

Перед тем как на конкретных пьесах разбирать принципы работы с безмолвием, рассмотрим отношение к этому понятию на двух примерах из кино — как современного, так и классического.

Первым кинопримером станет «Персона» Ингмара Бергмана, где молчание — один из основных элементов фильма. Интересно, что слово «persona» переводится как «маска». Молчание — та маска, которую надевает на себя героиня Элизабет Фоглер. Она актриса. Во время одного из выступлений Элизабет понимает, что ее слова — ложь, и выбирает молчание. Конечно, такой пересказ — упрощение фабулы фильма, но именно эта версия ее безмолвия интересна в контексте разговора про драматургию и молчание как способ презентации. Много слов, чужой текст, ложь — в этом ряду молчание является наиболее честным.

Второй яркий пример — произведение современного массового искусства, демонстрирующее способы работы с безмолвием. Это сериал Паоло Соррентино «Молодой папа». Безмолвие там — главный двигатель сюжета. Несмотря на кажущуюся событийность сериала, основной интригой и ожидаемой кульминацией становится речь Папы, которую он должен произнести на площади. Эта речь снится ему, представляется в мечтах. Режиссер постоянно заигрывает со зрителями: «Как думаете, он сейчас действительно говорит речь или это очередной сон, очередная неправда, выдумка?»

В кадре происходит не так много действий, но очень много диалогов. При этом именно благодаря своей несказанной до нужного момента речи, своему безмолвию, Пию XIII удается создать образ мистического и загадочного Папы. Таким образом Папа может манипулировать президентом и диктовать ему свои условия. Он дает понять, что такое долгое молчание делает его речь все более желанной, а его фигуру — все более влиятельной. Папа Римский оказывается прав: он более могущественен, чем президент.

Этот сериал лучше всего демонстрирует потенциал безмолвия как приема и отражает мысль Сонтаг: «Безмолвие с обратной силой наделяет то, что было прервано, дополнительным влиянием и авторитетом — отрицание творчества становится новым источником его состоятельности, свидетельством неоспоримой значимости».

Как молчит новая драматургия?

Какие пьесы считать «новыми», а какие «старыми» — вопрос для театроведческих дискуссий. Иногда пьесы последних лет относят не к новой, а к новейшей драматургии. В этой статье под новой драматургией будем понимать пьесы, написанные после 2000 года.

В драматургии абсолютное молчание проявляется в пьесах, которые ежегодно присылают молодые авторы.  Эти пьесы отображают безмолвие в чистом виде — один пустой белый лист.  Только таким образом можно отказаться от слов в буквальном смысле.

Является ли это произведением искусства? Тоже вопрос. Но это некорректно сформулированный вопрос. А корректный звучит примерно так: является ли белый лист произведением искусства после того, как был показан белый квадрат Малевича? Нет. Безмолвие должно постоянно переизобретаться, приобретать новые формы в зависимости от цели, которую хочет достичь автор, от обстоятельств и контекста, в которых это произведение создается.

Отказ от слов как поиск нового языка

Отдельно хочется сказать о способах говорить, не используя слов, — о расширении самого понятия пьесы. Пьеса — это не только текст. Иногда это полное отсутствие текста.

Например, в пьесе Полины Коротыч «Я дома» место печатного текста занимают нарративно выстроенные скриншоты из инстаграма* (сервис, запрещённый на территории РФ). Они рассказывают историю собачников и собак, проживающих в конкретном доме. Фотографии сделаны с одного ракурса в разные времена года.

 Существуют пьесы, состоящие из одного слова, пьесы-шифры, пьесы, переведенные на язык генетического кода с помощью азбуки Морзе, пьесы из картинок, схем и символов.  Формат современной пьесы необъятен и будет в дальнейшем только расширяться.

Если вам интересны новые формы в драматургии, можете изучить fringe-программу «Любимовки», основной целью которой как раз и является поиск нового языка.

Безмолвие как способ раскрытия героев

В современной драматургии молчание персонажей часто становится их важной характеристикой. Драматурги уже не обязаны писать пьесы, в которых у главного героя (если он вообще есть) непременно должно быть больше слов, чем у второстепенных. Количество реплик в зависимости от персонажа сильно различается, и, как отмечает Сонтаг, одна из функций безмолвия — «побуждение к дальнейшей речи», в том числе речи другого персонажа.

Так происходит в пьесе Ирины Васьковской «Март». После долго отсутствия жена возвращается домой и пытается поговорить с мужем, но у нее получаются либо монологи, либо колкие пререкания с матерью, которая живет вместе с ними. Так молчание мужа становится источником развития сюжета. «Неговорением» он вызывает новый виток раздражения и усиливает желание жены говорить, вывести его на эмоцию, заставить сказать хоть что-нибудь. Но как только он говорит несколько фраз, становится понятно, что молчание было бы лучше. В нем ничего нет. Его слова пустые и формальные. Здесь молчание является способом раскрыть образы героев и показать их непростые взаимоотношения.

Художественное безмолвие как способ говорить, о чем хочешь

Помимо намеренного безмолвия, безмолвия как приема, когда автор сам выбирает его в качестве элемента, есть безмолвие вынужденное. Особенно если речь идет о драматургии в современной России, где законы о запрете определенных тем буквально кричат на драматургов, призывая их к «благоразумию». Вынужденное безмолвие заставляет искать иные способы разговаривать, нежели те, которые были описаны выше.

Табуированность темы в обществе становится одной из причин, по которой автор должен пользоваться приемами замалчивания и художественного завуалирования. В контексте этого разговора хотелось бы остановиться на пьесе tester98 «Dark room». Это хлесткая, жестокая и честная пьеса про усыновление, изнасилование, попытки суицида, проблемы в личной жизни и признание своей ориентации.

В самом начале автор пишет: «Мне немного сложно говорить, поэтому я выбрал „формат текста“». В пьесе много ссылок на смешные и не очень видео и песни, а текст является скорее связующим звеном. Все персонажи замаскированы под героев мультфильмов: диснеевских принцесс, Микки и Минни, Шрека и Фиону и других. Такое сочетание жуткой повседневности со сказочной реальностью, мультяшного юмора с социально-политическим или бытовым, с одной стороны, позволяет абстрагироваться, а с другой — заставляет ужасаться еще больше. Мозг непроизвольно начинает анализировать происходящее и перекладывать его на действительность. Картинки, видео, аудио дают возможность говорить о запретных и неприемлемых в обществе темах: безнаказанная педофилия, гомосексуальные отношения, усыновление ребенка американцами.

Безмолвие или цензура?

В 2022 году стало ясно, что основной цензурируемой темой являются уже не однополые отношения.

Тут важно подчеркнуть различия между использованием эзопова языка (подменой понятий) и завуалированием терминов (молчанием как приемом). Молчание как драматургический прием предполагает создание при помощи различных инструментов нескольких слоев — чтобы высказывание можно было воспринимать как художественное, а не как политическое. Так было сделано, например, в советских фильмах. Эзопов язык предполагает самоцензуру, подмену терминов. Такой способ передачи реальности через художественные или документальные тексты губителен для произведения: попытка угодить сразу обеим непримиримым сторонам делает произведение ненатуральным. Для описания эзопова языка в драматургии лучше всего подходит фраза Людвига Витгенштейна: «То, о чем нельзя сказать ничего определенного, заслуживает тишины».

В кино 1970-1980-х годов вопрос выбора часто решался через создание сказочных сюжетов и перенос действия в некое королевство, «совершенно не похожее» на Советский Союз. «Убить дракона», «Обыкновенное чудо», «Голый король» по пьесам Евгения Шварца проходили цензуру благодаря наличию нескольких слоев, один из которых — шуточно-развлекательный, а другой — политический. Таким образом удавалось создать масштабные произведения искусства, напрямую критикующие тоталитаризм, самодурство и самоуправство властей, но при этом обойти существующую цензуру.

Теперь обратимся к свежему шорт-листу «Любимовки-2022» для разговора про вынужденное безмолвие, обусловленное цензурой. Как примеры текстов, использующих молчание в качестве литературного приема, хочется выделить пьесы Наталии Лизоркиной «Ваня жив» и Евгения Сташкова «Март большого дерева». Эти пьесы работают с молчанием по-разному.

«Ваня жив» Наталии Лизоркиной работает с безмолвием через игру-перевертыш, уход от масштаба и обобщения. В этой пьесе о матери, потерявшей сына на войне, персонализация становится одним из основных способов, делающих рассказ о настоящем возможным. Автор не пишет о стране, мире, политике — о глобальном. Она рассказывает одну конкретную историю, очень четко ограниченную во времени. Действия разворачиваются как будто слишком быстро и слишком густо для одного человека. Все это не вызывает вопросов в контексте игры «наоборот» и доли абсурда, особенно яркого в начале пьесы.

Лизоркина предлагает сыграть в игру: «Если я говорю да, это значит нет». Ваня жив [читай: мертв]. Интересно, что такие пояснения даются не через авторские ремарки. Может быть, это и не игра, может, надо читать «жив»? Каждый читатель решает сам. Как ставить эту пьесу, каждый режиссер тоже решает сам. В какой-то момент действительно перестаешь понимать: игра-перевертыш еще работает или уже нет? Сейчас происходит то, что написано, или наоборот? Игра выходит из-под контроля логики и здравого смысла, читатель запутывается в собственных чувствах и теряет ощущение реальности.

«Март большого дерева» Жени Сташкова, помимо вынужденного молчания, раскрывает в себе несколько тезисов Сонтаг, посвященных безмолвию как высказыванию. Эссеистка пишет:  «Традиционное искусство побуждает смотреть. Безмолвное искусство — вглядываться».  Сонтаг описывает главный принцип восприятия современного искусства: не (всегда) стоит пытаться понять рационально, что происходит и о чем это. Гораздо важнее, что ты чувствуешь, «потребляя» это произведение.

На этом уровне и стоит первично воспринимать пьесу Сташкова. Образная, метафоричная, при этом очень конкретная. В нее интересно вглядываться и находить при каждом новом прочтении не замеченные раньше элементы и тонкости.  Пьесу можно назвать безмолвной, то есть такой, которая отказывается от прямых слов, но в то же время парадоксально многословной.  «Давай говорить о чем угодно, только не о войне»: о Вырыпаеве, Питере Капальди, Алане Рикмане, Евангелионе, Докторе Кто, запахе миндаля, гуманоидах. При помощи этих двух разных безмолвий, у пьесы получается говорить о происходящих событиях, сохраняя одновременно художественность и честность.

Безмолвие посреди информационного шума

Сьюзен Сонтаг пишет о количестве текстовых символов (рекламе, вывесках, СМИ), которых стало настолько много, что они обесценивают слово как феномен. «Повсеместное распространение печатного слова… престиж слова падает». Из-за гигантского потребления текстовой и медиа-информации, из-за «шума» — «buzz» — слово как носитель смысла имеет гораздо меньший вес. Безмолвие можно воспринимать чуть ли не как способ выживания.

Итак, безмолвие можно рассматривать как осознанный способ совершенствования искусства и как необходимость. Абсолютное безмолвие как категория «отсутствия» невозможно. Молчание может обладать большей силой и оказывать на человека большее воздействие, чем поток текстов.

Молчание в современной русскоязычной драматургии проявляется в экспериментах с формой и часто полном отказ от текста, как набора букв. Вынужденное молчание зачастую противоречит творчеству, как проявлению свободы, но при этом способствует появлению новых приемов, позволяющих обходить нежелательные для власти темы. Парадоксально, что часто благодаря молчанию современная драматургия находит возможность говорить об актуальном.

Источники

Сонтаг Сьюзен. Образцы безоглядной воли: пер. с англ. / Сьюзен Сонтаг. — М.: Ад Маргинем Пресс: Музей современного искусства «гараж», 2021.

Сибрук Джон. Nobrow. Культура маркетинга. Маркетинг культуры. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2012.

Маслова В. А. Лингвокультурологический анализ: учебник для вузов / В. А. Маслова, У. М. Бахтикиреева. — М.: Юрайт, 2022.

Поддержите Журнал «Тезис» на Patreon!

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

• Теории заговора: почему мы так доверчивы
  Люди верят в теории заговора: то нами управляют, то нас хотят заразить, а мы ничего не можем с этим поделать. Учёные считают, что в основе веры в конспирологические теории лежит наше мышление и стремление всё упрощать. Можно ли обуздать собственное мышление? Разбираемся с Сергеем Коровкиным, доктором психологических наук, автором теории мыслительных схем.