КАК ПОЯВИЛСЯ ОПЛИНГ

— Сонь, расскажи, что такое «ОПЛинг», кто его придумал и кто его делает.

— «Общество полевых лингвистов» — это максимально неформальное общество. Идея сделать такой проект родилась у нас с коллегой Ромой Ронько. Мы размышляли про общества XVIII или XIX века, например, Русское географическое общество, где люди объединялись по интересам, у них были экспедиции, встречи, конференции, журнал. И мы тоже решили создать такое общество, которое не было бы привязано к организации вроде института Академии наук или университета, а объединяло бы всех, кому интересна наша тематика.

В первую очередь мы думали о тех, кто ездит в экспедиции, поэтому обычно мы обсуждаем в «Обществе» проблемы, связанные с полевой лингвистикой. Но часто затрагиваем и общие темы, методологические вопросы.

 Одна из негласных идей «Общества» — оно должно быть свободным, приветливым для самых разных людей, самых разных взглядов.  Поэтому мы не хотели делать никакого отбора. Неважно, был ли человек хоть раз в экспедиции или только собирается поехать. Возможно, он был в экспедиции этнографической, а про лингвистику ничего не знает. Мы рады всем, потому что для нас главное — обсуждение, обмен мнениями. Мне кажется, это может быть интересно не только лингвистам. Если человек со стороны в этом поучаствует, свежим взглядом посмотрит на то, что мы делаем, он тоже может посоветовать что-нибудь полезное.

Фотографии из архива «ОПЛинга»

Основная деятельность «ОПЛинга» — это выезды. Раз в полгода мы устраиваем выезд на выходные, с пятницы по понедельник, на базу отдыха или в хостел где-нибудь между Питером и Москвой, потому что большинство участников — из этих городов. На базе проходят доклады и обсуждения — разных форматов, не только как на конференциях, — после чего есть свободное время. Поскольку люди живут вместе, общаются, организуют быт, это возможность завести контакты и поговорить.

Забавно, что некоторые ребята под «ОПЛингом» имеют в виду именно выезды. Спрашивают: «А ты поедешь на следующий ОПЛинг?» То есть слово поменяло значение.

— Вы организуете выезды с 2021 года. Что подтолкнуло к созданию проекта в тот момент? Какой был импульс: проблема, которую хочется решить, потребность, которую хочется закрыть, творческий зуд, чтобы начать что-то организовывать, или, может, личная история?

— Наверное, даже несколько пунктов. Я часто думаю о том, как организована научная жизнь, в которой я варюсь. Мне очень не хватает спонтанных научных обсуждений — не таких официальных, как на конференциях, когда один делает доклад, второй задает вопросы и все это ограничено временем. Именно спонтанных, например, когда люди встретились на вечеринке и стали обсуждать, кто чем занимается сейчас. По моему опыту в такой обстановке чаще появляются инсайты по поводу того, как делать исследование дальше.

Мне давно хотелось провоцировать такие обсуждения — создать площадку, где было бы «скопление лингвистов» и оставалось свободное время.  Когда люди находятся в одном пространстве, им приходится общаться — в таких условиях часто могут возникнуть новые идеи или даже проекты.  Это одна из причин.

Другая причина — ковид. Весной 2020 года многое заморозилось на неопределенное время, мы откладывали запланированные дела, конференции, перестали преподавать на целый месяц. Было ощущение отчасти драйва: ого, что-то происходит, мир меняется. Мы не понимали, что будет, если — о ужас! — мы окажемся запертыми в квартирах.

Решили «изолироваться» и снять домик в деревне — там хотя бы можно ходить в лес

Тогда мы с друзьями-лингвистами решили «изолироваться» и снять домик в деревне — там хотя бы можно ходить в лес. Месяца полтора мы жили вчетвером в этом домике, и захотелось что-нибудь организовать. Так мы с Ромой придумали проект.

В этой организации были волны: сначала мы придумали идею выездов, журнал и много чего еще, потом навалились личные проблемы, другие дела, все немножко заглохло. Рома дальше не мог в этом участвовать. А я сама боялась что-то организовывать, думала, что это никому не надо.

К концу 2020 года моя подруга и коллега Влада Баранова пожаловалась, что ей тоже не хватает обсуждений и личного общения, особенно сейчас, когда все перешло в онлайн. Я ей говорю: «А у нас есть идея готовая!» Она меня тогда поддержала, и мы вместе стали организовывать первый выезд, который состоялся весной 2021 года.

— Были ли «прототипы» таких выездов, на которых ты бывала и поняла, что хочешь делать что-то похожее?

— Думаю, на меня повлияли сами экспедиции. Это традиционная практика для лингвистов: преподаватели везут своих студентов в поле, например, в Дагестан, в аул, исследовать один из местных языков, который еще не описан. К экспедиции присоединяются аспиранты и все, кому тоже интересен этот язык. Получается такая лаборатория, где 15 человек живут вместе две-три недели и заняты общим делом. Это очень вдохновляющая атмосфера.  Для меня с первой студенческой экспедиции началась, собственно, научная жизнь:  именно там я могла посмотреть, как старшие коллеги занимаются лингвистикой и как устроено научное исследование.

Мне хотелось создать «экспедицию» без информантов, без носителей языка

При этом у меня была мысль, что не все хотят ездить в экспедиции. Кому-то некомфортно жить в сельских условиях, кто-то не хочет заниматься полевой лингвистикой, а кто-то кабинетный ученый и работает с книжками. Мне хотелось создать «экспедицию» без информантов, без носителей языка, с которыми надо работать, налаживать связи, — несколько лингвистов и студентов живут вместе, обсуждают лингвистические проблемы. Это гораздо проще организовать, чем экспедицию в поле.

— Когда вы придумали концепцию и начали делать первые выезды, наверняка что-то пошло не по плану? Пришлось ли что-то менять? Насколько совпали ожидания и реальность?

— Вначале я думала, что мало кто подпишется на эту авантюру. Отчасти потому, что этим не отчитаться по гранту, ведь все заняты научной работой и преподаванием. Мы рассчитывали, что поедет человек десять, будет камерная обстановка и мы сможем сидеть за одним столом. Было нарушение наших ожиданий с самого начала:  на первый выезд поехало около 20 человек, на последних было уже больше 40. 

С одной стороны, меня это очень радует: каждый раз есть кто-то новенький, да и для студентов это новые впечатления. Мне важно, чтобы все, кто хочет, смогли попасть туда. С другой стороны, мне немножко тесно. Я чувствую, что слишком много народу и обсуждения превращаются скорее в лекции. И если у меня уже есть опыт в лингвистической работе, мне не страшно и не сложно задавать вопросы, то студенты в таких условиях скорее всего боятся спрашивать. «Так много людей, а что, если у меня глупый вопрос?» Я боюсь, это не очень хорошо действует.

Когда я вижу, что у людей есть вопрос и они робко тянут руки, я запоминаю и потом говорю, что, например, у Пети был вопрос.  Обычно проблема в том, что обсуждения слишком бурные,  в них участвует костяк из трех-четырех человек, и сложно вклиниться. Так что единственный способ — пытаться останавливать эти обсуждения и давать слово тем, кто еще что-то хотел сказать.

КАК ОРГАНИЗУЮТСЯ ВЫЕЗДЫ

— Получается, с вашего первого выезда прошло пять лет. Накопился достаточно большой опыт. Что было самым трудным в организации?

— Организация всегда напряженная, и сложно искать деньги на базу отдыха. В первые выезды мы скидывались, платили базе из своего кармана. Между собой мы говорили, что, если у кого-то проблемы с деньгами, мы вместе купим билет или оплатим проживание. Хочется, чтобы стоимость участия не останавливала, например, студентов, у которых обычно с деньгами не очень.

У нас нет оргвзносов. На еду мы скидываемся сообща. С оплатой жилья в последние разы помогала московская Вышка. Еще мы собираем донаты, но это стихийная вещь — иногда удается собрать прилично, иногда нет.

Мы прописали алгоритм: что надо сделать, чтобы выезд состоялся

Вначале я немножко нервничала. Проект успешный в том смысле, что есть много народу, кому нравится приезжать и участвовать. При этом я, зная себя, не была уверена, что готова каждые полгода тратить кучу времени на организацию.  И нам удалось придумать схему, по которой все «само» организуется.  Мы прописали алгоритм: что надо сделать, чтобы выезд состоялся.

Сначала выбирается «оргкомитет» — из желающих организовывать. Дальше выбирается координатор — главный человек, который будет следить за тем, чтобы все было сделано вовремя. Есть ответственный, кто ищет базы отдыха или кто готов созваниваться с ними. Последний этап — уже после выезда координатор пишет письмо в канал «ОПЛинга» и в общую рассылку, что собирается оргкомитет для следующего выезда. И все по новой. Получается такая эстафета.

С одной стороны, есть риск, что не наберется достаточно желающих организовывать. С другой, я себя успокаиваю тем, что, если так, значит, это не особо нужно. На удивление пока что удается набрать, и уже было несколько выездов, в организации которых я вообще не участвовала. Приезжала на все готовенькое, и мне было приятно, что все продолжает действовать. Если в какой-то момент прекратится, ничего страшного — значит, люди не готовы вкладываться настолько, чтобы оно продолжало существовать.

— Кто может войти в оргкомитет? И лингвисты, и люди, которые к науке не имеют отношения?

— Это могут быть случайные люди — любой желающий из сообщества. Чтобы попасть в сообщество, тоже ничего особенного делать не надо, можно подписаться на канал или рассылку.

При этом у нас сформировался костяк людей с общими ценностями. Помимо научных идей, мне важно поддерживать идею максимальной свободы в сообществе. Поэтому вряд ли нам подойдет авторитарный человек, который скажет «давайте в 5 утра строем ходить в туалет».

 Свобода обычно связана с ответственностью.  Что это значит? Если человек участвует в выезде и ему не нравится, как организован ночлег и какую базу выбрали, он понимает, что это часть его ответственности. У него была возможность поучаствовать в организации и выбрать ту базу отдыха, которую он хочет. Или у него была возможность сообщить организатору, чтобы что-то учли. Многим это непривычно, все равно бывают жалобы, что как-то плохо организовано, «никто не решил за меня, что я буду есть».

— Кроме оргкомитета, есть еще волонтеры. Чем они занимаются?

— У нас нет разделения на оргкомитет и волонтеров. Мы называем волонтерами тех, кто берется готовить еду или привезти продукты. Это всегда так стихийно происходит, что я и не воспринимаю это как отдельную должность.

Чем больше людей, тем лучше: можно распределить между всеми мелкие задачи, в итоге никто особо не нагружен

Есть много мелких дел, которые не видны со стороны. Если человек входит в оргкомитет, это не значит, что он будет тянуть на себе всю организацию. Он может поучаствовать в составлении программы, потратит на это один вечер, зато у кого-то другого освободится время. Чем больше людей, тем лучше: можно распределить между всеми мелкие задачи, в итоге никто особо не нагружен. Это тоже непростая задача, потому что распределять и делегировать мало кто умеет.

— Ты говорила про донаты, а еще после выезда каждый может перевести денег. Насколько я понимаю, это называется «фонд ОПЛинга». Расскажи, как он работает.

— У нас есть постоянный казначей, который следит за тем, сколько денег приходит, сколько на что тратится, держит у себя деньги от выезда к выезду. Мы периодически посылаем письма в канал и в рассылку о том, что собираем деньги. Есть опция задонатить. Например, старшие коллеги не всегда участвуют в выездах, но им нравится проект, и они готовы нас поддержать. У них, в отличие от студентов, получше с деньгами.

Еще у нас появился мерч.  Тая Николаева нарисовала полевую мышь, которая работает за ноутбуком в экспедиции.  Есть футболки, наклейки, нашивки — их тоже можно получить за донаты, то есть вложить в фонд чуть больше их стоимости.

В последние разы мы организовывали оплату еды через фонд. В начале выезда несколько человек на машинах закупают еду и привозят, а в конце казначей подсчитывает, на сколько примерно рублей в день съел один человек, — и предлагает сдать донаты на эту сумму. Предполагается, что человек сам может решить, сколько он реально съел и сколько должен вложить.

Тут есть свои сложности: на последних выездах большинство участников были студенты, в итоге мы собирали денег меньше, чем тратили. Поэтому сейчас мы думаем, что неправильно называть это донатами, надо считать отдельной статьей расходов.

КАК УСТРОЕН ЖУРНАЛ

— Ты сказала, что с Вышкой получалось немножко сотрудничать. Поддерживает ли вас ИЛИ РАН, где ты работаешь, или другие организации, вузы?

— Да, нас поддерживают, но не финансово, а скорее идейно. И директор ИЛИ РАН Сергей Юрьевич Дмитренко очень много поддерживает.

Когда мы заявили, что в рамках «ОПЛинга» будет создаваться журнал, Сергей Юрьевич дал мне много ценных советов по поводу формальной организации. Журнал мы официально не регистрировали, то есть у него нет ISSN, но мы выкладываем статьи на платформу Zenodo, которая присваивает DOI каждому тексту. Хочется, чтобы у авторов были права на эти тексты и официальная ссылка на публикацию.

— То есть это должна быть именно научная статья?

— Не обязательно.  Этим журналом мы хотели «закрыть лакуны» — публиковать то, что обычно не принимают серьезные научные журналы.  Не в том смысле, что мы хотим печатать что-то псевдонаучное, здесь у нас как раз есть отбор. Жалко, что пропадает много другой достойной информации.

Маленьких наблюдений много — было бы здорово опубликовать короткую заметку

Например, я еду на месяц в экспедицию к нанайцам — исследовать единственное и множественное числа. Собираю материал, прошу переводить с русского на нанайский и попутно обнаруживаю странную глагольную форму, которая не упоминается в грамматиках или описана совсем не так. Я делаю пометку, что это интересное явление. Но у меня нет времени им заниматься. К этой глагольной форме я вернусь в лучшем случае через пару лет и, если найдется время, исследую и напишу о ней статью.

Таких маленьких наблюдений много, сил одного исследователя не хватит на все — было бы здорово опубликовать короткую заметку. Это не полноценная научная статья, потому что я еще не исследовала эту форму, но я могу описать примеры, в которых ее обнаружила, и гипотезы о том, как она употребляется. Буквально на одну-две страницы. Это будет опубликовано, а значит, если кто-то еще займется нанайским языком и, обнаружив эту форму, начнет искать что-то про нее, он сможет найти мою публикацию. Он будет знать, что как минимум я сталкивалась с этой формой. Если я буду еще жива, он сможет связаться со мной и обсудить. В любом случае информация не будет потеряна для человечества.

 Еще мы принимаем заметки путешественников о самих экспедициях.  Это могут быть полевые дневники или отчеты о том, в каких селах человек был, какой диалект исследовал, какие тексты записывал и на какие темы собирал анкеты. Такая информация может показаться скучным перечислением, но на самом деле она тоже важна. Если какой-нибудь исследователь через 20 лет захочет заняться этим диалектом, он хотя бы сможет найти этот отчет и неопубликованные материалы с той экспедиции.

— В вашем журнале публикуются только лингвисты или могут быть специалисты из смежных областей?

— Журнал существует всего год, и нам пока не подавали заметки, которые совсем не относятся к лингвистике. Наверное, если предложат заметку по этнографии, где будет что-то про носителей языка или диалекта, мы обсудим редколлегией, подходит нам это или нет.

Из нелингвистических статей у нас в первом выпуске была заметка Самиры Ферхеес. Она сравнивала платформы Academia.edu и ResearchGate — социальные сети для ученых, где они выкладывают публикации, доклады, презентации. Это полезная вещь для поиска, но у каждой платформы есть свои недостатки. Лингвистам это тоже интересно, хотя это более широкая тема.

— А если говорить про слушателей, которые приезжают на встречи?

— Основной костяк — лингвисты, потому что люди узнают про наше «Общество» в первую очередь по сарафанному радио. Есть филологи, литературоведы — для них что-то может быть непонятно, хотя у нас мало специфических докладов по узкой теме, где используются термины.

У нас один физик уже пару раз ездил и с интересом слушал доклады, хотя не все понимал

Обычно мы обсуждаем теоретические или методологические проблемы, что в целом понятно даже нелингвисту. У нас один физик уже пару раз ездил и с интересом слушал доклады, хотя не все понимал. Мы приветствуем вопросы от всех, даже если ответ очевиден лингвистам.  Вообще-то неплохо, если человек из другой области узнает о чем-то, что известно всем лингвистам. 

У меня есть подспудная идея. С одной стороны, мне кажется полезным соединять людей из разных дисциплин, потому что они могут сравнивать свои «кухни» научных исследований, давать советы, делиться опытом. С другой — я была бы очень рада, если бы после «ОПЛинга» похожие мероприятия стали организовывать в других областях.

КАК ВОЗНИКАЮТ КОЛЛАБОРАЦИИ

— Кстати, было ли у вас такое, что люди придумывали совместные проекты во время встреч?

— Да, и я очень рада, потому что чувствую пользу от этого. Например, к нам стали ездить московские ребята из Центра по сохранению языков Института языкознания. А из Питера стала ездить моя коллега из ИЛИ РАН, специалист по чукотскому языку, которая гораздо дольше них занимается чукотским.

Они бы рано или поздно столкнулись, но они встретились именно на «ОПЛинге», где была возможность пообщаться, узнать про места, куда стоит ехать, обменяться контактами. Сформировалась группа из тех, кто интересуется чукотско-камчатскими языками, ездит на Чукотку.  Сейчас они участвуют в совместном проекте, поддержанном фондом РНФ.  Такая коллаборация сложилась.

Еще благодаря «ОПЛингу» я стала много общаться с коллегами из моего же института, которые работают в другом отделе. Они занимаются этноботаникой, фитонимами, исследуют, как разные народы используют растения в повседневной жизни — делают лекарства, шьют одежду или едят.

Тут уже у меня загораются глаза — сразу хочется покопаться, определить, что это за слово, из какого языка, что оно могло значить

Иногда коллеги сталкиваются с непонятными названиями растений, особенно когда работают со старыми источниками XVII–XVIII веков, и выясняется, что это названия на одном из языков Сибири или Дальнего Востока. Тут уже у меня загораются глаза — сразу хочется покопаться, определить, что это за слово, из какого языка, что оно могло значить. Мне как специалисту по тунгусо-маньчжурским языкам проще это сделать, чем им. В итоге мы договорились участвовать в совместном проекте, сейчас пишем общую заявку.

— Классно. Какие еще моменты тебя вдохновляют и придают сил?

— Во-первых, я вижу, что это интересно людям. Я очень люблю тот момент, когда оргкомитет публикует форму регистрации на очередной выезд и можно видеть, кто записывается в таблицу. Объявляется примерно 45 мест — в первые же сутки этот список заполнен полностью, остальные записываются в лист ожидания. Мне очень приятно смотреть, как быстро заполняется этот список, и видеть новые имена.

Во-вторых, я поняла, что каждый выезд дает мне более близкое знакомство с крутым человеком.  Я могла знать, что такой человек есть, но именно на «ОПЛинге» мы можем поговорить по душам  вечером, и после выезда это общение продолжается. Приезжаешь в город, организуешь семинары — человек начинает ходить на них, вы больше встречаетесь. Поэтому для меня почти каждый выезд — появление нового крутого человека в моей жизни. Это очень приятно.

— Если говорить про твои собственные исследования нанайского языка, помогли ли тебе дискуссии на встречах посмотреть под другим углом на свою тему?

— Скорее я открыла для себя некоторые практические вещи. Прошлой зимой мы устраивали промежуточный выезд, назвали его «шестой с половиной». Даже не выезд, а семинар, мы проводили его в Петербурге и целиком посвятили мастер-классам по составлению карт.

Лингвистам часто приходится это делать, например, показывать разными кружочками или цветами на карте, как говорят в соседних селах и какие конструкции используют. В «Обществе» есть люди, которые умеют это делать лучше меня, — они делились своим опытом.  И сейчас я гораздо быстрее могу сделать карту для доклада или статьи. 

Другое практическое умение, которое я только начинаю осваивать, это использование программы Obsidian — для заметок или полевого дневника. На последнем выезде одна участница сделала презентацию про Obsidian и показала, какие возможности могут пригодиться именно лингвистам. Например, можно поделить слово на морфемы, для каждой подписать значение и сделать это красиво, чтобы строчки не съезжали.

КАК ПРОХОДЯТ ВСТРЕЧИ

— Что входит в программу выезда, как она составляется?

— У нас есть политика не отбирать доклады по качеству, как делается на обычных конференциях. Идея в том, что у нас гораздо больше времени — можно полтора часа потратить на обсуждение одной темы.

Я все время говорю доклады-доклады, на самом деле мы пытаемся уйти от формата стандартной конференции. О мастер-классах я уже сказала. Еще есть круглые столы — это когда кто-то предлагает обсудить тему, которая его тревожит, описать кейс и спросить, как другие поступали.

 В таком формате обсуждается много этических проблем.  Например, есть хорошо закрепившиеся традиции колонизаторов — мы часто немножко сверху вниз смотрим на местные сообщества, объективизируем носителей. На самом деле они такие же исследователи, как и мы, то есть мы работаем на равных. Как правильно выстраивать отношения?

Это дает психологическую поддержку: ты понимаешь, что не только ты с этим сталкивался

Кроме того, в экспедициях бывают конфликты и напряженные ситуации. У многих есть такой опыт — они рассказывают, как решали похожие проблемы. Это как минимум дает психологическую поддержку: ты понимаешь, что не только ты с этим сталкивался.

Еще в последнее время появились творческие форматы вроде перформанса, когда человек спонтанно рассказывает про какого-нибудь известного филолога и может встроить кусочек видео, музыки или в конце исполнить что-то под гитару.

— Появились ли у вас свои ритуалы или мемы?

— Мы традиционно начинаем совместное обсуждение со знакомства: каждый представляется и говорит пару слов о себе.

Еще я вспомнила про «мыться из ведра» как описание жизни в экспедиции. Мы обсуждали, что такое, собственно, экспедиция. Есть какая-то колонизаторская идея, что экспедиция — это как в XIX веке: ты едешь в дикое племя, живешь в безумных условиях.  И возник мем, что экспедиция — это обязательно мыться из ведра.  Хотя, конечно, это далеко не всегда так.

— Кроме коллабораций и новых знакомств, что больше всего ценят люди и что им дает участие в этих выездах?

— Думаю, для многих важна именно тусовка — приятно провести время, поиграть. Это кажется чем-то несерьезным, но мы недооцениваем роль такого времяпрепровождения.

Иногда людям нравятся мерч или новые активности помимо основных. Например, на последнем выезде у нас был такой вариант мерча: мы привезли кучу бусинок с буквами, леску, ниточки, и каждый мог сделать себе браслет. Букв О, П, Л, И, Н, Г было больше всего — можно было составить слово «ОПЛинг» или сплести что-нибудь другое. Некоторым это понравилось. Не знаю, насколько этот ритуал станет регулярным, но у нас осталось много бусин — в следующий раз привезем.

Поддержите Журнал «Тезис» на Patreon!

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

• «Биографическая иллюзия»: как мы рассказываем о своей жизни и почему делаем это именно так
  Казалось бы, что может быть понятнее, чем жизнеописание — биография в том или ином виде. Но как мы, рассказывая о своей жизни, решаем, о чем говорить, а о чем нет? Если бы мы жили в другую эпоху, то рассказывали бы то же самое? Что в наших жизненных историях — от нас самих, а что — от массовой культуры?
• 1922/2022: цитаты деятелей искусства об эмиграции тогда и сейчас
  «Тезис» проводит параллели между тем, что писали об эмиграции хореографы, режиссеры и композиторы в начале XX века, и тем, что говорят о ней сейчас. Мы отобрали цитаты художников прошлого и задали вопросы четырем художникам современности, уехавшим из России в 2022 году.